Кико отпрянул. Понял, наверное, что это не пустая угроза.
— Эй, потише. Расслабься. Он никогда не входит без приглашения. А потом ты сама решаешь, что будет и как.
— Ври больше.
— Ты… — Кико вздохнул и пожал плечами. — Ты сама приоткрываешь перед ним некую дверцу, показываешь ему свою готовность, сознательно или нет. Именно через нее он и проникает внутрь, а потом захватывает твою волю. Не знаю, как именно это произошло в твоем случае, но…
— Ушам своим не верю, — съязвила Доун. Ну ладно, значит ее дверца — секс. Она и сама об этом знает. А вот Голосу лучше держать язык за зубами. — А если серьезно, что у вас, психопатов, за бизнес?
Кико замялся, потом поднял к ней свое кукольное личико.
— Мы помогаем людям, в чьей жизни возникли загадочные обстоятельства.
— То есть?
— Ну, разгадываем всякие ребусы, вроде «как Робби очутился в том фильме?» — Кико подумал и добавил: — Не знаю. Может, я ошибаюсь на твой счет. И все-таки, я убежден — объяснениями тут не поможешь. Нужно нечто большее, чтобы ты поняла, чем Фрэнк жил в последнее время.
Он отвернулся, оставив Доун наедине с миллионом вопросов, услышать ответы на которые она не очень-то спешила.
Несколько секунд прошли в молчании. Первой не выдержала Доун.
— Значит, у вашего агентства… — Она неопределенно помахала рукой, пытаясь придумать подходящее выражение.
— Паранормальный уклон? — улыбнулся Кико.
Она уставилась на него в изумлении. Чтобы Фрэнк повелся на такую ерунду? Быть того не может!
— Послушай, я же не какой-нибудь простодушный клиент. Ради меня спектаклей можно не устраивать. Так что объясни мне все, наконец, по-человечески.
— Я пытаюсь.
«Тоже мне, герой мыльной оперы», — подумала Доун. Наверняка ведь существует нормальная интерпретация событий, основанная на здравом смысле.
Но Кико явно решил не торопиться с объяснениями.
— Мне кажется, в глубине души босс боится, что ты повторишь судьбу отца. Поэтому и не хочет втягивать тебя в наши дела. Но он знает: в конечном счете я всегда оказываюсь прав. Понимаешь, иногда мне удается предугадать будущее, а он говорит, что этот дар не менее ценный, чем гипноз.
Как трогательно. Оказывается, Голос печется о ее же благе. Вот только Фрэнку от этого ни горячо, ни холодно.
— Кико, я способна сама о себе позаботиться. Как только найду отца, сразу распрощаюсь и с Лимпетом, И с его конторой. Вернусь к своей обычной работе.
— Не сомневаюсь.
— Так все и будет.
— Я знаю, что ты искренне в это веришь. Ну а пока — небольшой гонорар за консультацию тебе ведь не помешает, правда?
Черт. Неприятное это дело, сидеть на мели, да и отец со своими бестолковыми инвестициями уже пустил по ветру чуть ли не последние крохи материнского наследства. А тут еще и работу в Арлингтоне придется бросить ради поисков Фрэнка, так что с финансами станет совсем туго.
— Полагаю, что могу рассчитывать на компенсацию за потерянное время и заработок.
— Вот и отлично.
Доун прикусила язык — удар по самолюбию оказался довольно болезненным.
Кико посмотрел на экран навигатора, который показывал путь к дому Пеннибейкеров, потом снова повернулся к заднему сиденью. В эту минуту Брейзи издала победный вопль, триумфально потрясая кулаком в воздухе. Очко в пользу «Доджерсов».
— Пара минут у нас еще есть, — объявил Кико, — так что, если тема босса исчерпана, я мог бы ввести тебя в курс дела Робби.
Отлично. Перейдем к сути. Может, Кико забудет свои потусторонние бредни и расскажет ей что-нибудь существенное.
— Начинай, — скомандовала она.
— Итак. Босс связался с Марлой Пеннибейкер, матерью Робби, после того, как поднялась шумиха вокруг его появления в «Гонках ползунков». Началось все с Интернета. Кинолюбительские сайты просто кишели слухами об этом курьезе. Сцену окрестили «пасхальным яйцом века».
Ясно. В переводе с жаргона киношников «пасхальное яйцо» — скрытая сцена, вставленная в видеоряд ради прикола.
— Ты же говорил, что мать Робби уверяет, будто дело не в спецэффектах? Отчего она так думает?
— По ее словам, за четыре месяца до смерти на Робби будто что-то нашло — он наотрез отказывался сниматься, бросил все свои роли. Почему — никто не знает, но я уверен, что рано или поздно мы докопаемся и до этого. Он безвылазно сидел дома, и хотя родители пытались его вытащить, появляться на публике отказывался категорически. А потом выкинул новый фокус — вызвал кого-то на дом и сделал себе пирсинг, еще и волосы отрастил вдобавок — в общем, стал похож на маленького панка. В таком виде его не фотографировали ни разу.
Доун вздохнула и перевела взгляд на окно.
— Я помню фильмы с участием Робби. Он был такой весь чистенький, хорошенький… Прелесть что за ребенок.
— Именно. Вот поэтому-то миссис Пеннибейкер и убеждена — образ длинноволосого Робби в «Гонки ползунков» вставить не могли. По той простой причине, что таких кадров не существует в природе.
Услышанное никак не хотело укладываться в сознании.
— Значит, он жив?
Доун сама не верила тому, что говорит. К тому же она вспомнила, что с тех пор прошло уже двадцать три года, а Робби ничуть не изменился.
Так, милая. Не вздумай даже мысленно упомянуть слово «паранормальный».
— Вряд ли он «жив» в обычном смысле этого слова, — ответил Кико, для верности изобразив пальцами кавычки.
— Тогда чем ты объясняешь его появление в фильме — в этом новом облике?
Он многозначительно изогнул бровь и с важным видом изрек: